«Москва пытается переформатировать войну. В воздухе у Украины больше возможностей контратаковать»

– Результат сегодняшнего визита Уиткоффа зависит исключительно от желания Трампа принять или не принять очередное частичное нечто вместо прекращения огня, – пишет Баунов. – Прекращения огня Путин не даст, по самым разным.

Но и полного разрыва с Трампом хочется избежать — не столько из-за страха санкций, сколько потому, что Трамп ценен как потенциальный источник легитимации российских требований Западу.

Даже если не всех, но даже если какой-то заметной части — это важно: это легитимирует саму идею, саму рамку законных требований нынешней России к Западу. Поэтому Уиткоффу что-то дадут.

Идея долгих переговоров в экспертных группах по трём направлениям — политическому, военному, гуманитарному — параллельно с продолжением войны в случае Трампа не продаётся. Это очень далеко от эффектного быстрого результата, выглядит как попытка тянуть время — да, собственно, она и есть.

Есть информация о том, что Трампу предложат идею моратория на удары в глубь территории друг друга. Это, кроме того, что снизит число гражданских жертв, устранит болезненную картину попаданий по украинским городам, далёким от линии фронта, — прежде всего по Киеву или Одессе (то, что Мелания пересказывает Дональду из новостей).

Именно поэтому в Кремле есть надежда, что Трамп такое предложение примет. Это гораздо больше, чем невнятные двухдневные паузы или обмены пленными, которые происходили и раньше.

Неизвестно, насколько Трамп почувствует, что Россия опять предлагает — как и в случае с «продолжением Стамбула» — тот сегмент перемирия, который выгоден ей самой, без тех сегментов, которые прежде всего выгодны Украине.

В последние месяцы в России начали чувствовать войну: она приходит под разными видами — случайные гражданские жертвы, горящие нефтебазы, уничтоженные бомбардировщики, закрытые аэропорты, перебои со связью и сетью. Украина сумела сделать войну заметной для большого числа людей в России — это её нынешний военный актив.

То, что это порождает больше ненависти к Киеву и сплочения вокруг лидера, вроде бы социологический факт, но немного вчерашний факт. Настроения переменчивы, а их смена запаздывает на словах, хотя быстрее происходит в чувствах.

Первоначальный шок от начала войны и вопросы к собственному руководству действительно сменились своеобразной коллективной гордостью за то, как успешно мы вместе преодолеваем испытание санкциями, отменами, внешней критикой, жертвами, отъездом разных несогласных и не верящих — и всё это даже несмотря на некоторые внутренние разногласия: вот и города кипят жизнью, рестораны полны, и в театрах есть что посмотреть, и всё можно купить, и внутренний туризм, и носим своё.

Однако этот массовый «мягкий патриотизм» поверх разногласий — тоже своего рода реакция на шок войны, и никто не гарантирует, что это настроение вечно. Оно опять может смениться вопросами и даже упрёками.

Растянуть это настроение помогла бы новая локализация войны — чтобы, как до мобилизации, эта «СВО» происходила где-то далеко, нас бы не касалась, да ещё одновременно с переговорами, которые всё скоро закончат на выгодных условиях.

Россия сейчас имеет преимущество и в воздухе, и на земле, пусть и не настолько подавляющее, чтобы привести к быстрому коллапсу украинской обороны.

Но в воздухе, в отличие от земли, у Украины — судя по тому, что мы видим — больше возможностей контратаковать.

Кроме того, мораторий на дальние удары снимет очень болезненный для Кремля и, главное, для западных правительств вопрос поставок Украине дальнобойных ракет. Это делает российское предложение привлекательным даже для Трампа. Не говоря о том, что и с дорогим ПВО можно не торопиться.

Нельзя сказать, что с этим предложением Россия вообще ничего не уступает.

Это и надежда сломить волю украинского населения, которое нигде не должно чувствовать себя спокойно, и отказ от ударов по военной промышленности вдали от фронта (хотя почти наверняка здесь Москва попробует протащить какие-то изъятия или будет нарушать; в конце концов, её весеннее предложение звучало как «отказ от ударов по гражданской инфраструктуре»).

Но очевидно, что в этой формуле, которая в случае исполнения принесёт больше спокойствия в украинские города и спасёт там жизни, — больше практического расчёта, чем альтруизма.

Москва пытается переформатировать войну так, чтобы она велась там и теми способами, где у неё больше преимуществ, и не велась там, где их меньше.

Кроме того, принятое за основу российское мирное предложение — это дипломатическая победа Кремля. Проблема в том, что и отказ Киева или западных правительств от этого предложения — тоже дипломатическая победа Кремля, так как отчасти перекладывает будущие жертвы вдали от фронта на тех, кто отказался.

Правда, то, что собственный отказ Москвы от полного прекращения огня — ещё большее дипломатическое поражение, тут выносится за скобки. Ведь агрессор самим фактом агрессии уже опрокинул всю дипломатическую рамку: тут ему терять нечего, а приобрести он, по Марксу, может весь мир.

Отсюда некоторое парадоксальное преимущество агрессора, который, если предлагает снизить градус, не потерпев военного поражения, начинает выглядеть кем-то вроде миротворца.